Ба, ты расскажешь мне о войне?..
Неділя, 6 Липень 2014 21:46![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
bytebuster— Ба, ты расскажешь мне о войне?..
Бабушка недоуменно поднимает голову, и я вдруг неожиданно замечаю, что в ее темно-каштановом, очень характерном «учительском пучке» на затылке пробились белые пряди, да и корни волос отчетливо седые.
Она быстро стареет, моя бабушка.
«Железная леди».
«Васса Железнова».
Она сдает, хоть еще вовсе даже не старая. Она уже почти не стесняется вот этих неподкрашенных волос и очевидной седины.
Ей все равно.
«Первый тайм мы уже отыграли…»
И не только первый, похоже…
… А мне – пятнадцать, и я твердо уверена, что знаю о жизни ВСЕ.
— И зачем тебе это нужно?
— МарьСергевна хочет Урок Памяти провести. Она говорит, что твои воспоминания будут особенно ценны.
… В пятнадцать лет мы обычно не просто самоуверенны, но еще и самонадеянно глупы. То, что ЕЕ истории о войне написаны кровью МОЕЙ семьи, и сейчас я вынуждаю ее об этом говорить, я осознаю в тот самый момент, когда бабушка надменно вскидывает голову и с невыносимой иронией в голосе уточняет:
— Да? Неужели?
… Она поседела в двадцать восемь лет. К маю 1942-го война уже отняла у нее двоих детей. В день похорон младшей дочери ей принесли похоронку на мужа. Точнее – даже не похоронку, а серый шершавый конверт с извещением о том, что он, ее муж (и мой дед, но я зык до сих пор не поворачивается так назвать незнакомого человека с выцветших фотографии) пропал без вести в августе 1941-го. Война оставила ей только маленького сына – того, кто позже стал моим отцом.
(Впрочем, к тому времени, о котором я сейчас вспоминаю, отца уже не было в живых.)
Такая вот судьба. Жестокая? Злая? Да у половины страны была такая судьба!
Кто-то ломался, кто-то становился сильным.
Кремнем.
Скалой.
«Железной леди».
«Вассой Железновой».
И именно об этом в подростковой своей самонадеянности я предложила ей рассказать на публику.
Но плохо же я знала свою бабушку! Она заговорила совсем не о том.
… Летом 1942-го ее назначили начальником детского приёмника в г. Орске. В такие учреждения поступали дети, вывезенные из-за линии фронта, из только что освобожденных от фашистов населенных пунктов, а также беспризорники всех мастей. Напомню: она была вдова двадцати восьми лет от роду и с маленьким ребенком на руках…
— … Мы постоянно ходили в кирзовых сапогах. Весь персонал детприёмника…
— Летом?
— И летом тоже. Видишь ли, на детях, которых к нам привозили, кишели вши. Мы ребят мыли, стригли под машинку, переодевали. Все постоянно кипятилось и прожаривалось, но эти меры не спасали. Понимаешь, война – это грязь. Во всех смыслах этого слова. И вши – неизбежный спутник любой войны. Они трещали под подошвами наших сапог, несмотря ни на какие санитарные меры.
…Но самым страшным было не это. Однажды к ним в приемник привезли группу ребятишек из городка, который совсем не долго, чуть более полугода, пробыл «под немцем». При виде любого из сотрудников орского детприемника, одетого в белый медицинский халат, привезенная малышня зажмуривала глаза и задергивала рукав одежонки выше локтя. Эти сироты были ДОНОРАМИ в фашистском госпитале.
…И это тоже еще не все…
— …Ты знаешь, что такое венерические заболевания?
В первый момент от бабулиного вопроса я шалею. Я — «девочка из приличной семьи», вокруг — «глубокий» и «развитой» социализм с его полным отсутствием секса, а также любых разговоров о нем и его последствиях. И вдруг ТАКОЙ вопросище. Бабушка видит мое замешательство, но снимать вопрос явно не собирается. И врать между нами как-то …хм… не принято.
— Да. Я читала Леся Гомина. «Голгофу»…
Сразу скажу — совсем не детское чтиво эта «Голгофа»! Но на то она и моя бабушка, чтобы отреагировать адекватно:
— Понятно. Значит, в курсе… Все старшие девочки, которых к нам привезли в одном с малышами транспорте, были заражены. В лучшем случае — гонореей. В худшем — сифилисом. Их использовали в полевом борделе. В среднем, им было лет 13 — 14. И держали они себя уже как зрелые, знающие жизнь шлюхи…
… Мои щеки медленно заливает краска. Мне жарко и трудно дышать. А она говорит и говорит — ровным, суровым и одновременно каким-то бесцветным голосом. Мне уже многовато… много… через край тех подробностей – а она все говорит. И я понимаю — зачем. Чтобы раз и навсегда осознала, что война красивой не бывает. Что война — это грязь, смерть и отчаяние.
— Ба, ну ты же понимаешь, что я не смогу это рассказать в классе?..
— Понимаю. Но ведь именно это и есть ВОЙНА. Ты ИМЕННО ОБ ЭТОМ попросила меня рассказать…
… Конечно же, потом она меня спасла: сходила тайком к МарьСергевне и объяснила ей, почему нашу семейную историю о войне не стоит рассказывать у доски. К чести Марии Сергеевны Беловой, моего КЛАССНОГО руководителя и учителя истории, та все поняла с полуслова…
…А я — я запомнила бабушкин рассказ. Ее нет уже почти двадцать лет, а я — помню. И не надо рассказывать мне о войне. Я точно знаю, что война красивой не бывает. И для того, чтобы понимать всю ее мерзость и недопустимость, мне совсем не надо повязывать на себя георгиевскую ленту.
Почему я заговорила об этом сейчас? Потому что в МИРНОМ, ПРОСВЕЩЕННОМ двадцать первом веке взрослые продолжают манипулировать «детским вопросом». Как манипулировали а Беслане, отняв жизнь у почти 200 детишек. Как манипулируют сегодня, с одной стороны, не позволяя вывезти малышей-сирот на лечение и оздоровление в безопасные и совсем не «бандеровские» Харьковскую, Херсонскую, Николаевскую, Днепропетровскую и Одесскую области. Как манипулируют, размещая «лежки» боевиков на территории детских садов, школ, больниц. Как захватывают роддома, буквально выбрасывая на улицу рожениц и размещая в этих более чем специализированных медучреждениях госпитали для террористов. Как постоянно нагнетают обстановку ненависти, «вбрасывая» в социальные и информационные сети фото погибших детей, сделанные совсем в другое время и в других местах, извлеченные из глубин интернета именно для манипуляций общественным сознанием.
Впрочем, чего уж там – все это делается исключительно в духе наставлений новоиспеченного диктатора: продвигаться вперед, прикрываясь женщинами и детьми.
Все верно: «фашизм не пройдет!» логично и правильно кричать именно там, где он уже есть, где он разросся и сейчас из всех сил ломится в узкую пока еще щель, имя которой - Донбасс.
Удержим?
Сдадим этот узкий мост между мирами?
Все в наших руках…
Майя Руденко
Бабушка недоуменно поднимает голову, и я вдруг неожиданно замечаю, что в ее темно-каштановом, очень характерном «учительском пучке» на затылке пробились белые пряди, да и корни волос отчетливо седые.
Она быстро стареет, моя бабушка.
«Железная леди».
«Васса Железнова».
Она сдает, хоть еще вовсе даже не старая. Она уже почти не стесняется вот этих неподкрашенных волос и очевидной седины.
Ей все равно.
«Первый тайм мы уже отыграли…»
И не только первый, похоже…
… А мне – пятнадцать, и я твердо уверена, что знаю о жизни ВСЕ.
— И зачем тебе это нужно?
— МарьСергевна хочет Урок Памяти провести. Она говорит, что твои воспоминания будут особенно ценны.
… В пятнадцать лет мы обычно не просто самоуверенны, но еще и самонадеянно глупы. То, что ЕЕ истории о войне написаны кровью МОЕЙ семьи, и сейчас я вынуждаю ее об этом говорить, я осознаю в тот самый момент, когда бабушка надменно вскидывает голову и с невыносимой иронией в голосе уточняет:
— Да? Неужели?
… Она поседела в двадцать восемь лет. К маю 1942-го война уже отняла у нее двоих детей. В день похорон младшей дочери ей принесли похоронку на мужа. Точнее – даже не похоронку, а серый шершавый конверт с извещением о том, что он, ее муж (и мой дед, но я зык до сих пор не поворачивается так назвать незнакомого человека с выцветших фотографии) пропал без вести в августе 1941-го. Война оставила ей только маленького сына – того, кто позже стал моим отцом.
(Впрочем, к тому времени, о котором я сейчас вспоминаю, отца уже не было в живых.)
Такая вот судьба. Жестокая? Злая? Да у половины страны была такая судьба!
Кто-то ломался, кто-то становился сильным.
Кремнем.
Скалой.
«Железной леди».
«Вассой Железновой».
И именно об этом в подростковой своей самонадеянности я предложила ей рассказать на публику.
Но плохо же я знала свою бабушку! Она заговорила совсем не о том.
… Летом 1942-го ее назначили начальником детского приёмника в г. Орске. В такие учреждения поступали дети, вывезенные из-за линии фронта, из только что освобожденных от фашистов населенных пунктов, а также беспризорники всех мастей. Напомню: она была вдова двадцати восьми лет от роду и с маленьким ребенком на руках…
— … Мы постоянно ходили в кирзовых сапогах. Весь персонал детприёмника…
— Летом?
— И летом тоже. Видишь ли, на детях, которых к нам привозили, кишели вши. Мы ребят мыли, стригли под машинку, переодевали. Все постоянно кипятилось и прожаривалось, но эти меры не спасали. Понимаешь, война – это грязь. Во всех смыслах этого слова. И вши – неизбежный спутник любой войны. Они трещали под подошвами наших сапог, несмотря ни на какие санитарные меры.
…Но самым страшным было не это. Однажды к ним в приемник привезли группу ребятишек из городка, который совсем не долго, чуть более полугода, пробыл «под немцем». При виде любого из сотрудников орского детприемника, одетого в белый медицинский халат, привезенная малышня зажмуривала глаза и задергивала рукав одежонки выше локтя. Эти сироты были ДОНОРАМИ в фашистском госпитале.
…И это тоже еще не все…
— …Ты знаешь, что такое венерические заболевания?
В первый момент от бабулиного вопроса я шалею. Я — «девочка из приличной семьи», вокруг — «глубокий» и «развитой» социализм с его полным отсутствием секса, а также любых разговоров о нем и его последствиях. И вдруг ТАКОЙ вопросище. Бабушка видит мое замешательство, но снимать вопрос явно не собирается. И врать между нами как-то …хм… не принято.
— Да. Я читала Леся Гомина. «Голгофу»…
Сразу скажу — совсем не детское чтиво эта «Голгофа»! Но на то она и моя бабушка, чтобы отреагировать адекватно:
— Понятно. Значит, в курсе… Все старшие девочки, которых к нам привезли в одном с малышами транспорте, были заражены. В лучшем случае — гонореей. В худшем — сифилисом. Их использовали в полевом борделе. В среднем, им было лет 13 — 14. И держали они себя уже как зрелые, знающие жизнь шлюхи…
… Мои щеки медленно заливает краска. Мне жарко и трудно дышать. А она говорит и говорит — ровным, суровым и одновременно каким-то бесцветным голосом. Мне уже многовато… много… через край тех подробностей – а она все говорит. И я понимаю — зачем. Чтобы раз и навсегда осознала, что война красивой не бывает. Что война — это грязь, смерть и отчаяние.
— Ба, ну ты же понимаешь, что я не смогу это рассказать в классе?..
— Понимаю. Но ведь именно это и есть ВОЙНА. Ты ИМЕННО ОБ ЭТОМ попросила меня рассказать…
… Конечно же, потом она меня спасла: сходила тайком к МарьСергевне и объяснила ей, почему нашу семейную историю о войне не стоит рассказывать у доски. К чести Марии Сергеевны Беловой, моего КЛАССНОГО руководителя и учителя истории, та все поняла с полуслова…
…А я — я запомнила бабушкин рассказ. Ее нет уже почти двадцать лет, а я — помню. И не надо рассказывать мне о войне. Я точно знаю, что война красивой не бывает. И для того, чтобы понимать всю ее мерзость и недопустимость, мне совсем не надо повязывать на себя георгиевскую ленту.
Почему я заговорила об этом сейчас? Потому что в МИРНОМ, ПРОСВЕЩЕННОМ двадцать первом веке взрослые продолжают манипулировать «детским вопросом». Как манипулировали а Беслане, отняв жизнь у почти 200 детишек. Как манипулируют сегодня, с одной стороны, не позволяя вывезти малышей-сирот на лечение и оздоровление в безопасные и совсем не «бандеровские» Харьковскую, Херсонскую, Николаевскую, Днепропетровскую и Одесскую области. Как манипулируют, размещая «лежки» боевиков на территории детских садов, школ, больниц. Как захватывают роддома, буквально выбрасывая на улицу рожениц и размещая в этих более чем специализированных медучреждениях госпитали для террористов. Как постоянно нагнетают обстановку ненависти, «вбрасывая» в социальные и информационные сети фото погибших детей, сделанные совсем в другое время и в других местах, извлеченные из глубин интернета именно для манипуляций общественным сознанием.
Впрочем, чего уж там – все это делается исключительно в духе наставлений новоиспеченного диктатора: продвигаться вперед, прикрываясь женщинами и детьми.
Все верно: «фашизм не пройдет!» логично и правильно кричать именно там, где он уже есть, где он разросся и сейчас из всех сил ломится в узкую пока еще щель, имя которой - Донбасс.
Удержим?
Сдадим этот узкий мост между мирами?
Все в наших руках…
Майя Руденко
Підписатися на RSS